Ширманов И. А., заведующий кафедрой юриспруденции филиала Южно-Уральского государственного университета в г. Нижневартовске.
Проблемы перевода, понимания, толкования и правоприменения прецедентного права Совета Европы возникают в связи с ревизией российского законодательства на предмет его соответствия европейским стандартам по правам человека. Применяя термины в правотворческой деятельности, автор-законодатель кодирует смысл правовой нормы в ее тексте, а читатель-правоприменитель декодирует смысл при ее прочтении, интерпретации и понимании. Значение слова в правовой норме объективно и независимо от наших представлений. Любой текст сам по себе является порождением языка, эпохи и определенного стиля мышления. С этим и связано затруднение в понимании текста. Например, Конвенция о защите прав и основных свобод 1950 г. (далее – Конвенция) является документом первых послевоенных лет, когда ужасы европейского тоталитаризма были еще свежи в памяти людей. Для современных российских юристов не всегда ясен контекст решений Европейского Суда по правам человека.
Для решения проблемы понимания необходимо раскрыть историческую природу любого текста (в том числе - юридического) и выявить суть процесса понимания и интерпретации. Г.Г. Шпет указывал: «Понимание и интерпретация, поэтому, и требуют определения тех специфических обстоятельств, при которых употреблялось… подлежащее пониманию слово, т.е. его времени, религии, партии, учения, условий общественной жизни и государственного устройства» [1]. «Понимание текста, - указывал Д.С. Лихачев, - есть понимание всей стоящей за текстом жизни своей эпохи... слово связано с любыми формами бытия, с любым познанием бытия: слово, а еще точнее, сочетания слов...». По мнению Шпета Г. Г. «слово есть не только явление природы, но также принцип культуры. Слово есть архетип культуры... (добавим - в том числе правовой –авт.)... объекты изучения в научном познании даны в социокультурном контексте, зависят от внешних условий и иначе существовать не могут...» [2].
Сложность интерпретации, толкования и перевода нормы права на другой язык обусловлена как субъективными, так и объективными причинами и условиями. Вслед за В. Дильтеем повторим, что любая интерпретация зависит от условий, места, времени и поэтому имеет исторический характер. Процесс интерпретации в праве должен происходить для придания определенного (исходного) смысла или значения интерпретируемой нормы, «проявления» закодированного принципа права в конкретной норме. Условия понимания образуют контекст, в котором «живет» анализируемый текст. Интерпретатор или иной познающий субъект, как правило, не может при исследовании и понимании нормы права (а также в момент ее правоприменения) абстрагироваться от привычных представлений и духовных ориентиров, идей и ценностей, т.е. от всего, что так или иначе связано с деятельностью познающего субъекта. Никакая информация не может сводиться к анализу объекта самого по себе без учета познающего субъекта [3].
Интерпретация (толкование) всегда связана с приданием смысла правовой норме. Она может рассматриваться как знаковая система, которая приобретает смысл только тогда, когда соответствующим образом интерпретируется с определенной целью (например, доктринальное толкование, правоприменение и т.д.), и правосознание интерпретатора вступает в своеобразное взаимодействие с правосознанием законодателя. Например, всякий перевод есть толкование. По мнению Г. В. Плеханова, для всякого добротного перевода нужно знать язык, с которого переводишь; язык на который переводишь; знание предмета, о котором идет речь. П. Рикёр пишет о том, что «... текст всегда есть нечто большее, чем линейная последовательность фраз; он представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть образована несколькими различными способами. В этом смысле множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации...» [4]. Писанные нормы права это всегда словесное творчество и всегда продукт духовной деятельности законодателя. Уместно процитировать слова М. М. Бахтина, сказанные о художественном словесном творчестве: «Понимание может и должно быть лучшим... Понимание восполняет текст: оно активно и носит творческий характер... Творческое понимание продолжает творчество...» [5]. В разных ситуациях «лучшее» понимание правовой нормы может выражаться в адекватном, расширительном или ограничительном толковании. Изложенное относится и к переводу юридического текста. Если взять для сравнения два перевода статьи 7 Европейской Конвенции по правам человека (официальный и перевод Г. В. Игнатенко), то легко увидеть их частичное несовпадение. Г. В. Игнатенко так поясняет необходимость тщательного перевода иностранного юридического текста : «В процессе сопоставления указанной русской версии (Конвенции - авт.) с английским оригиналом я ощутил потребность в корректировке ряда нормативных положений, имея в виду обеспечение надлежащего юридического смысла отдельных формулировок, слов и словосочетаний и достижение оптимальной терминологической точности. Ни в коей мере не претендуя на безупречность публикуемого... перевода, я исхожу из целесообразности дальнейшего совместного с другими специалистами совершенствования текстов документов Совета Европы на русском языке...» [6].
Интерпретация является основой понимания. Сложнейший процесс интерпретации происходит при переводе конкретных правовых норм с иностранного языка на русский или иной язык, либо в целом юридического текста, например, решений Европейского Суда. Во Введении к двухтомному изданию «Европейский Суд по правам человека. Избранные решения» редакторы отмечают: «Осуществить издание такого большого числа судебных решений было весьма непросто, несмотря на то, что были приложены все усилия к тому, чтобы обеспечить точность перевода, в случае сомнений следует обращаться к официальным и аутентичным текстам, каковыми являются тексты решений Суда на французском и английском языках» [7].
Проблему толкования в сочетании с правовой определенностью можно рассмотреть также на примере применения ст. 6 Конвенции, гарантирующей право на справедливое судебное разбирательство уголовных и гражданских дел. Статья 6 является одним из важнейших положений Конвенции и об этом свидетельствует подход Европейского Суда к ее толкованию. В. В. Лузин указывает: «Уяснение смысла правовой нормы является обязательным шагом при ее применении. Другими словами, решение по любому конкретному делу предполагает толкование закона» [8]. Развивая известную мысль П. Рикёра по отношению к правовой реальности, можно сказать, что реальность постоянно меняется благодаря воздействию понимания, толкования и интерпретации выдающихся памятников правовой мысли. Эти толкования и интерпретации, в свою очередь сами предлагают те или иные интерпретации предшествующих правовых идей. Представляется правомерной попытка рассмотрения проблемы понимания и толкования правовых норм с учетом типов правовой культуры и форм самосознания с опорой на понимание правовой культуры как семиотической структуры [9]. Однако это невозможно свести только к вопросам особенностей восприятия норм правоприменителем. Мнения разных авторов, высказанные в конце и в начале ХХ столетия, удивительным образом совпадают. П. Рикёр указывает, что субъективность читателя «в одинаковой мере производна от чтения, зависит от текста и несет в себе ожидания, с которыми читатель подходит к тексту и воспринимает его» [10]. Современный исследователь русской дореволюционной философии указывает на выводы Г. Г. Шпета: «Понимание как познавательный акт структурно состоит из познающего разума и объекта понимающей деятельности, который может быть назван текстом. «Текст» в этом случае предполагает очень широкое толкование» [11]. Познавательная деятельность правоприменителя тесно связана с интерпретацией (толкованием) слов и предложений письменного языка - языка правовой нормы и в целом юридических текстов (решений и постановлений судебных органов, правовых доктрин, научно-практических комментариев и т.п.). Поэтому интерпретация правовых норм составляет фундаментальную основу не только сознания и мышления правоприменителя, но и основу всей правоприменительной деятельности.
Рассмотрим два взаимосвязанных вопроса: в чем выражается непонимание и в чем состоит проблема понимания? Проявлением непонимания текста и смысла соответствующей нормы является ее неоправданно расширительное или ограничительное толкование, а также игнорирование принципов верховенства права в конкретной ситуации правоприменения. Обратимся к одному из философских определений понимания. Под пониманием П. Рикёр имеет в виду «искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через их внешнее выражение...» [12] (жесты, поза, речь устная и письменная). Представляется, что знаки и знаковые структуры в норме права интересуют правоприменителя не сами по себе, а потому, что за ними скрывается определенный смысл. Слово неразрывно связано со смыслом, поэтому при восприятии и анализе любой правовой нормы правоприменитель должен понимать не слова и предложения, а смысл, который содержит норма [13]. Полное понимание нормы (действующей либо содержащейся в историческом памятнике) состоит из диалектического синтеза предварительных пониманий, из знания внутренних и внешних условий конструирования, обсуждения и принятия правовой нормы, из осмысления их влияния на регулирование правоотношений. Кроме того, необходимо учитывать личность правоприменителя (образование, профессиональный опыт, идеологию и правосознание, политические взгляды, мировоззренческие установки, творческий потенциал и т.п.).
Вопросы толкования и аутентичности возникают у Европейского суда и спорящих сторон по различным поводам. Например, в деле Белилос против Швейцарии в судебном решении о толковании оговорки указано следующее: «Суд признает, что оригинальный французский текст этого заявления, хотя и не вполне ясный, может быть понят как оговорка…» [14] (выделено нами – авт.). О неразрывности толкования и правоприменения Европейский суд говорит, например, в решении по делу SW против Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии» [15].
Речь при толковании порой идет только об одном знаке препинания. В деле Лоизиду против Турции, Правительство Кипра в памятной записке по существу дела утверждало, что текст заявления Турции о ратификации Конвенции допускает двоякое толкование. «Отсутствие запятой… после слова «факты» приводит к тому, что не ясно, относится ли фраза «которые имеют место после сдачи на хранение ратификационных грамот» к слову «факты» или к слову « решения»…» [16]. В этом решении по вопросам толкования прав человека указано: «Суд напоминает, что Конвенция должна толковаться на основе правил, установленных Венской Конвенцией о праве международных договоров от 23 мая 1963 г., статья 31 пункт 3 (с), который говорит о необходимости учитывать «любые соответствующие нормы международного права, применяемые в отношениях между участниками…» [17]. «…По мнению суда, принципы, лежащие в основе Конвенции, не могут толковаться и применяться в отрыве от реального положения дел. Учитывая особый характер Конвенции как договора о правах человека, Суд должен также принимать во внимание все соответствующие нормы международного права…» [18]. В искусстве постижения правопримененителем смысла правовой нормы или юридического текста большого объема (юридическая герменевтика) должен использоваться набор различных научных методов и приемов (семиотических, логических, феноменологических и т.п.). Необходимо также учитывать исторические условия создания нормы (юридического текста). Применение комплекса методов и приемов позволяет выявить объективный смысл права, выраженный в норме (юридическом тексте), независимо от объекта познания (неважно – будет ли это норма царя Хамурапи, «Русской Правды» или кодекса Наполеона). Интерпретация как выражение «духа и буквы» правовой нормы связана с процессом предшествующего осмысления. В качестве рабочей схемы можно предложить следующее: ознакомление с правовой нормой - ее осмысление - интерпретация нормы - правоприменение - изучение практики и ее анализ – реформирование нормы (см. рис. № 1).
Рис. 1
Библиография
- Цитируется по: Кузнецов В.Г. Русская герменевтика, или прерванный полет (опыт интерпретации философии Густава Шпета) // Интернет-журнал "Ломоносов".
- Там же.
- Рузавин Г. И. Методология научного исследования. Учеб. пос. для вузов М. ЮНИТИ-ДАНА, 1999, С. 210.
- Рикёр П. Герменевтика Этика Политика. Московские лекции и интервью М., Издательский центр ACADEMIA 1995. С.8-9.
- Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества - М., "Искусство", 1979. С. 346.
- Российский юридический журнал, 1997, № 1 с. 7.
- Европейский Суд по правам человека. Избранные решение в двух томах. М. - 2000. - Т. 1 С. ХIII.
- Государство и право 1998 № 4 С. 112.
- Неввазжай И. Д. Типы правовой культуры и формы самосознания // Правоведение, 2000. № 2 С. 24.
- Рикёр П. указ. соч. С. 87.
- Кузнецов В.Г. указ. соч.
- Рикёр П. указ. соч. С. 3.
- См. краткий обзор герменевтической концепции понимания Г. И. Рузавин Методология научного исследования. С. 198-205.
- Европейский Суд… Избранные решение Т. 1 С. 570.
- Там же Т.2 С. 161.
- Там же Т. 2 С. 366.
- Там же Т. 2 С. 366-367.
- Там же Т. 2 С. 366-367.